Пожалей моего ребеночка, Господи!

Лера никогда не верила в Бога.

Во всяком случае, она так думала о себе.

Когда-то, несколько лет тому назад, поддавшись на просьбу дочери о крещении, Лера вместе с дочкой пошли в церковь креститься.

Дочь хотела главного – крещением избавить маму от посыпавшихся на нее болезней. Начать жизнь с чистого листа, а именно этого дочь ожидала от крещения.

Лера хорошо помнила, как после смерти Сережи, Люська несколько месяцев подряд хирела и таяла у нее на глазах.

Лера испугалась тогда не на шутку. Она потащила Люську по врачам.

Врачи делали анализы, проводили какие-то исследования, все в один голос говорили о том, что Люська здорова, но девочка таяла на глазах.

Она не хотела есть, сидела часами уткнувшись в угол и почти не разговаривала.

Спали они с Люськой после смерти Сережи только вдвоем, обнявшись, и с включенным светом.

Люська молча пыталась научиться жить без отца. У нее это не получалось.

Однажды, проходя мимо церкви, Люська внезапно попросила Леру зайти в церковь, чтобы там покреститься.

Одиннадцатилетняя девочка смотрела на молодого серьезного священника очень по-взрослому, глазами, полными боли и горя.

Священник, несмотря на свою молодость, понял состояние Люськи, и тоже, по-взрослому, тихо с ней разговаривал.

Лера слушала их разговор и понимала, что отчаянье Люськи не помещается в ее детском сердце, и эта попытка найти какое-то утешение – последняя попытка ребенка совладать со своим первым взрослым горем.

Когда подошло время идти в церковь креститься, Люська по каким-то только ей понятным причинам – категорически отказалась идти в церковь. Лера не настаивала.

Через несколько лет, когда Люська повзрослела, стала почти взрослой женщиной, она уговорила Леру креститься. Лера поставила тогда условие – что они делают это вместе. Люська согласилась.

Лера с Люськой купили по платочку : Лере нежно бежевый, Люське с зеленцой, выбрали серебряные крестики с цепочками в церковной лавке.

Старушка, сидевшая в будке около церкви и продавшая им весь этот обязательный антураж, предупредила их, что нужно прийти в юбках, без косметики.
Она лихо отсчитала Лере сдачу за крещение.

Лера про себя усмехнулась: церковь, а деньги берут нешуточные, интересно, что заложено у них в калькуляции – проскочило у нее в голове.

Но ради спокойствия Люськи и собственного любопытства, она пошла на эту процедуру.
В церкви еще какие-то люди крестили младенца.

Всех выстроили в ряд.

Люську и Леру вдруг разобрал дурацкий смех.

Они переглядывались и никак не могли остановиться.

Понимали, что это неприлично, но явное отсутствие таинства, коммерциализация и унификация этого обряда смешила их.

Стоящий в ряд народ переговаривался о чем-то своем, там тоже шутили, переступали с места на место, начал орать младенец. Молодежь шушукалась.

Священник отрабатывал оплаченную услугу: махал кадилом, иногда подглядывал в шпаргалку и читал молитвы, мазал лица елеем. Елей был в замасленной коробочке. Потом священник незаметно вытер измазанные пальцы об рясу.

Им с Люськой выдали свидетельства о крещении с замысловатыми именами, которые они впервые прочитали. Эти странные имена, полученные ими при крещении, насмешили их еще больше.

Наконец процедура закончилась.

Лера с Люськой, выйдя из церкви, переглянулись, неумело обернулись ко входу, неумело перекрестились и, когда уселись в машину, облегченно вздохнули и рассмеялись.

Проникнуться таинством у них не получилось. Так и поехали домой.

Сегодня Лера зашла в церковь сама.

Она не думала, что когда-то вернется сюда еще раз.

Проходя мимо сегодня церкви, Лера совершенно для нее неожиданно, натянула съехавший платок на голову, перекрестилась и зашла в церковь.

Она никогда не знала , где покупают свечки и куда их надо ставить.

Слышала, что с одной стороны – за упокой, со второй стороны – за здравие.

Лера стояла с купленной свечкой в полной растерянности: поставишь свечку за здравие к тем, которые за упокой, и что тогда будет? Как-то нехорошо, наверное, будет.

По какому принципу ставят свечки около икон и к кому там нужно обращаться, Лера тоже не знала.

- Наверное, у святых тоже есть какая-то специализация,- подумала Лера.
Она стояла посередине церкви, совершенно растерянная. Никого больше в церкви не было. Куда надо идти, где стоять, кому кланяться и на кого креститься – Лера не знала.
От этого всего, у нее на глазах навернулись слезы.

Тогда Лера встала посередине церкви и, обращаясь к кому-то, кто вообще на белом свете самый-самый важный, Лера произнесла: «Господи!.. Прости меня.. . Пожалей.. пожалей моего ребеночка, Господи…»

Лера плакала, не замечая слез.

Двадцать лет тому назад она узнала о том, что у нее будет второй ребенок от полупьяной врачихи в районной гинекологии.

Сыну не было полутора лет. Работы не было. Садика для сына не было. Они с Сережей только переехали в другой город. Хорошо, что была квартира.

Лера отнеслась к тому, что она беременна, как к досадному осложнению в своей жизни.

О том, что нужно делать аборт, она даже не задумалась, это было решение, принятое без каких-то колебаний: ну появилось внутри что-то, выковыряли и можно решать жизненные проблемы дальше.

Дома она так и сказала Сереже как само собой разумеющееся о том, что идет на аборт.
Сережа легко и спокойно согласился с решением Леры.

Через пару дней Лера сходила в поликлинику, сдала все анализы и получила направление на аборт. Врач-гинеколог, который выписывал Лере это направление, был видно после изрядного подпития, неопрятен и немногословен.

Он молча посмотрел Лерины анализы, молчком выписал ей направление на аборт и позвал следующую женщину на прием.

Лера пришла в назначенное время в больницу.

Она впервые делала аборт.

Что это такое, как его делают – она не знала.

В очереди на аборт собралось человек двадцать женщин.

Зашла медсестра, предложила им раздеться, снять трусы. Можно было оставить лифчик и комбинацию.

Женщины разделись.

Медсестра построила всех в очередь и повела длинным коридором через урологическое отделение.

По стенам стояли высыпавшие из палат мужики, которые громко комментировали каждую проходящую мимо на аборт женщину, ее лифчик, груди, фигуру…

Женщины шли под градом насмешек, пошлых и грязных слов, опустив головы, как на казнь.

Лера от стыда была готова убежать оттуда полуголая. Но одежду всех женщин медсестра заперла в большой палате.

Подошла очередь Леры.

Она забралась на гинекологическое кресло. Она мелко дрожала.

-Что? Как давать мужикам, так не страшно, а как на аборт – так что, поджилки трясутся? Любишь кататься - люби и саночки возить! – женщина – врач бесцеремонно и грубо лезла в Леру зеркалами.

- Начинаем! – прикрикнула она на медсестру.

- А что, обезболивания не будет? – Лера глухо спросила.
- Обезболивание? А какое тебе обезболивание надо? И так вытерпишь! Зато в следующий раз пять раз подумаешь – давать или не давать мужику! – ответ был хлестким и жестким.
Лера вцепилась в края кресла.

Дикая боль располосовала ее тело.

Медсестра стояла над головой Леры, контролировала, чтобы та не потеряла сознание и оценивающе и беспардонно разглядывала Лерино нижнее белье.

- Вот ведь, сучки, покупают где-то такие шмотки! – эта реплика медсестры была адресована врачу.

Врачиха на мгновение отвлеклась от выскабливания из Леры ребенка, глянула поверх и зло сказала: « Ну, у шлюх всегда бельишко хорошее».

За мгновение до того, как Лера от боли, стыда потеряла бы сознание, медсестра влепила ей звонкую пощечину.
- Ты давай, мне тут не раскисай! Вон еще сколько обрюхаченных ждет!

Лера сползла с кресла.

Медсестра кивнула головой: « Вон там палата – иди и отлеживайся!»

Лера, чуть переставляя ноги от нестерпимой боли, придерживаясь за стенки, пошла по коридору назад в палату.

Мужики в отделении не разошлись. Каждую женщину, они встречали смехом и улюлюканьем.

Лера дошла до палаты.

Свободных кроватей не было.

- Ну, что стоишь тут?! Ложись! Ишь ты, какая барыня – ложись третьей на кровать, ничего с тобой не случится.
Лера взглянула. Кровати были сдвинуты друг к другу. На этих сдвинутых кроватях лежали по три – четыре женщины. Места больше не было.

Под каждой женщиной расползалось кровавое пятно.

В палате было холодно.

Ни одеял, ни простыней в палате на кроватях не было.

Только то, что принесли сами более опытные женщины из дома: несколько простыней.
Кто-то пытался укрыться своим пальто, но пришедшая медсестра отобрала их.

Лера легла третьей на кровать.

Ее бил озноб.

Боль. Стыд. Ужас. Холод.

Через сорок пять минут Лера поняла, что она не может просто физически находится в этой палате, что она близка к потере рассудка от стонов и криков женщин, заполнивших эту палату.

Она подошла, забрала свои вещи. Медсестра равнодушна ей все отдала.

Лера вышла на улицу.

До дома было добираться далеко, до автобусной остановки надо было идти минут тридцать.

Лера поняла, что дойти туда не сможет.

Она подняла руку и остановила проезжающий мимо самосвал.

Водитель увидел мертвенно-бледное лицо Леры и испуганный остановился.
- Женщина! Что случилось?
- Пожалуйста, подвезите меня. Мне не добраться до остановки автобуса.

Водитель внимательно еще раз глянул на Леру и распахнул дверь.

Лера с огромным трудом забралась в кабину.

Они ехали недолго. Но Лере этот десяток минут показался вечностью.
Водитель пожалел Леру. Он подвез ее к самому дому.

Лера поднялась на свой четвертый этаж, открыла дверь.

Она смогла дойти до кровати, снять обувь и так, как была, в одежде, упасть на кровать.
Сережа пришел с работы поздно.

Он, весело напевая, зашел в квартиру. Увидел сброшенные Лерины туфли.

Зашел в комнату.

- Ну, как ты? – Сережа спросил Леру участливо поглаживая по голове.

- Я? – Лера взглянула на Сережу.

Как можно было объяснить сейчас Сереже, что из Леры сегодня выскоблили Душу? Что она сегодня поняла, что убила своего ребенка. Что простить Сереже своего решения сделать аборт, Лера никогда не сможет? Что никогда не сможет забыть того, как шла по больничному коридору под улюлюкание мужиков?

- Со мной все в порядке. – Лера отвернулась и затихла.

Сережа не понимая, потоптался рядом с кроватью и тихо вышел из комнаты.

Осознание того, что чудо рождения в ней жизни, убито ею – Леру перевернуло.

Она лежала ночью с открытыми глазами и не понимала, как она вот так вот спокойно могла пойти и сделать аборт.

Почему ее никто не остановил? Никто не поговорил?

Лера стояла в церкви. Кому она молилась – она и сама не знала.

-Господи… Прости меня, Господи… Пожалей моего ребеночка…Я же даже не знаю, кто это был – мальчик или девочка… Ему бы сейчас было уже двадцать лет…Господи… как же я могла… Как? Прости меня, дитя, за то, что я тебя убила… Прости….

Лера вышла из церкви.

Перекрестилась на купола.

Стянула с головы платок.

Никогда она себе не простит убийства.

Никогда.

Даже если ее простит Господь.